с Молотовым — заместителем председателя ГКО. Полагаю, дело не шло о «задвижении» Молотова, хотя круг его полномочий сужался. Вопросы оборонного производства уже не были критичными. И, напротив, внешняя политика становилась центральной. И в ГКО он продолжал играть ведущую роль.

Майский первым представил свои аналитические разработки Молотову. Центральной задачей он называл обеспечение гарантии безопасности Советского Союза и сохранение мира «в течение длительного срока» (30–50 лет). Майский полагал, что «СССР должен выйти из нынешней войны с выгодными стратегическими границами, в основу которых должны лечь границы 1941 года. Сверх того, было бы очень важно, чтобы к СССР перешли Петсамо, Южный Сахалин и цепь Курильских островов… У СССР должно быть также гарантированное свободное и удобное использование транзитных путей «через Иран к Персидскому заливу». Общая линия внешней политики должна была выглядеть так: «Укрепление дружественных отношений с США и Англией: использование в советских интересах англо-американского противоречия с перспективой все более тесного контакта с Англией; всемерное усиление советского влияния в Китае; превращение СССР в центр притяжения подлинно демократических элементов во всех странах, особенно в Европе; поддержание международной беспощадности к Германии и Японии вплоть до того момента, когда и если эти страны обнаружат искреннее стремление к переходу на рельсы настоящей демократии и социализма»[651].

Документы «Комиссии Ворошилова», которые воплотились в конкретные межсоюзнические договоренности по Германии, «свидетельствуют о том, что она строила свою работу, исходя из двух принципиальных установок: сохранения единства германского государства (включая его центральный правительственный аппарат), а также продолжения (и даже укрепления) в послевоенный период сотрудничества государств антигитлеровской коалиции… При всем желании трудно найти в разработках «Комиссии Ворошилова» что-либо напоминающее программу подготовки коммунистического захвата власти во всей Германии или же раздробления Германии на ряд мелких государств»[652].

Готовившиеся в НКИД планы послевоенного устройства не предполагали большевизации Восточной Европы. «СССР заинтересован в том, чтобы государственный строй этих стран базировался на принципах широкой демократии в духе идеи народного фронта». Основная угроза могла исходить «от преждевременных революций, так как они могут спровоцировать эскалацию напряженности в отношениях с Западом»[653]. Такие термины, как «советизация», «диктатура пролетариата», «социалистическая революция», были полностью исключены из лексикона не только высшего политического руководства, но и функционеров любого уровня, которых могли услышать за рубежом. Однако важная задача состояла в обеспечении участия в правящих коалициях тех сил, которые ориентировались на Советский Союз, прежде всего компартий.

На 1944 год перед Сталиным и Молотовым стояли и более конкретные внешнеполитические задачи: поощрение к выходу из войны европейских союзников Германии, восстановление суверенитета оккупированных немцами восточноевропейских государств — Чехословакии, Польши, Югославии, участие в создании международной организации безопасности и решении проблем послевоенного устройства таких стран, как Франция, Италия, Греция.

Стимулом для вмешательства СССР в итальянские дела стала история с обещанными в Тегеране кораблями. Сталин в письме своим коллегам от 29 января недоумевал, что «с итальянцами даже не говорилось ничего по этому поводу»[654]. Рузвельт и Черчилль обещали выполнить обещание за счет передачи не итальянских, а собственных кораблей. Корабли оказались те еще, многие — времен Первой мировой войны. Эта история лишний раз убедила Сталина и Молотова, что, будучи отстраненными от воплощения в жизнь даже уже решенного вопроса, они потом оказываются в положении бедных родственников. 15 января 1944 года Молотов удивил Гарримана требованием формально подключить СССР к работе СКК в Италии, коль скоро это была Комиссия Объединенных Наций[655]. Италию посетил Вышинский, обнаруживший готовность правительства Бадольо установить отношения с Москвой. В ночь на 4 марта Сталин принял Тольятти, которому предстояло вернуться на родину. Лидер итальянских коммунистов так записал основное содержание разговора: «Существование двух лагерей (Бадольо-король и антифашистские партии) ослабляет итальянский народ»[656]. Из этого следовали инструкции: компартии не требовать немедленного отречения короля, не отказываться от вхождения в правительство Бадольо, концентрировать усилия на создании и укреплении единства для противостояния Германии[657]. 7 марта итальянское правительство обратилось к Москве с просьбой об установлении официальных отношений и 11 марта такое согласие получило. Союзники протестовали против «одностороннего и несвоевременного» решения Москвы.

— Наше положение в Италии не было равноправным, — объяснил Молотов[658].

Тольятти, вернувшийся после восемнадцатилетнего изгнания, немедленно стал одной из ключевых политических фигур в стране, выдвинув идею национального компромисса. 22 апреля было сформировано новое правительство национального единства во главе с Бадольо, в состав которого вошли и коммунисты, а Тольятти стал министром без портфеля[659].

В качестве образца обращения с соседями в Москве явно хотели бы видеть отношения с Чехословакией. Поддерживались предельно корректные отношения с лондонским правительством Бенеша, не предпринималось никаких шагов к созданию просоветского противовеса ему ни в СССР, ни на освобождаемой территории страны. В конце 1943 года Бенеш находился в Советском Союзе две недели с официальным визитом, и 12 декабря Молотов и чехословацкий посол в Москве Фирлингер подписали договор о дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве[660].

26 марта советские войска подошли к румынской границе на реке Прут и остановились. В сентябре 1943 года был создан Рабочий комитет румынских антифашистских организаций, под Рязанью началось формирование 1-й румынской добровольческой армии, которая войдет в состав 2-го Украинского фронта[661]. 2 апреля 1944 года Молотов уверил: «Советское правительство заявляет, что оно не преследует цели приобретения какой-либо части румынской территории или изменения существующего общественного строя Румынии»[662]. Компартия Румынии договорилась с социал-демократами, деятелями национал-либеральной и национал-царанистской партии и даже дворцовыми кругами для создания Национально-демократического блока.

Появление советских войск на Пруте обеспокоило англичан — за этим им мерещилась перспектива выхода СССР в Средиземноморье через Грецию или Турцию. Беспокойство усилилось, когда Москва воспользовалась восстанием в греческих вооруженных силах в Египте, чтобы заявить о несогласии с британскими действиями по подавлению бунта. 16 апреля Черчилль направил письмо Молотову, давая объяснение беспорядкам, и фактически предложил сделку: признание советского доминирования в Румынии взамен на признание Греции частью английской сферы влияния[663]. Так в переписке Черчилля с Молотовым наметились первые контуры будущей договоренности о разделе сфер интересов в Восточной Европе. Правда, с этим не согласился Вашингтон[664]. Но, несмотря на разногласия, 13 мая 1944 года три союзные державы выступили с последним предупреждением Румынии, а заодно — Финляндии и Венгрии: «Эти государства все еще могут путем выхода из войны и прекращения своего пагубного сотрудничества с Германией, путем сопротивления нацистским силам всеми возможными средствами сократить срок европейской борьбы, уменьшить собственные жертвы, которые они понесут в конечном счете, и